Об открывающейся в четверг выставке гималайских "картинок" Рериха-отца Сергею напомнил один из кандидатов в благодетели, знакомый бизнесмен. Они встретились случайно в приемной градоначальника: Сергей вручил секретарше очередную отчетную справку, кандидат же наоборот, пытался выудить в канцелярии справку о его лояльности к администрации, руководимой градоначальником; лояльность измерялась всносом в консолидирующий фонд...
- Знаете, почему вам не дали справку? - спросил кандидата Сергей и , не дожидаясь ответа, пояснил, - потому что вас нет в справке, которую я только что передал для градоначальника.
Кандидат - преуспевающий бизнесмен в торговле импортной бытовой техникой и ценитель местечковой изобразительности философски заметил:
- Во-первых, во все справки не влезешь, во-вторых, в вашей справке нет многих, имеющих к ней отношение, но тем не менее получивших свои справки в канцелярии... я догадываюсь, о чем это вы, но мою позицию вы знаете: благодетельствовать следует там, где человеку реально плохо, в силу его немощи...
- Стоп! - воскликнул Сергей, - последние слова я записываю, прошу паузу...
Кандидат рассмеялся, погрозил пальцем Сергею:
- Тогда можете дописать, религию придумали люди, и еще вопрос - нуждается ли Бог в ней... следовательно, вкладывать в церковь деньги не оправдано.
Сергей, изображая записывающего, чиркая пальцем по ладони, не удержался и спросил:
- Если проще, то вы и как человек и как бизнесмен, в Боге не нуждаетесь.
Они шли коридорами мимо бесчисленных дверей городского "пентагона" и вели, казалось, нескончаемую по российским меркам беседу о лишенном здравого смысла бытие, полагая, что здравый смысл с лихвой воплощен в земном разуме...
- Нет, не проще, - возразил кандидат в благодетели - там где верующая старушка ищет неведомого ей Бога, я пытаюсь найти нечто постижимое, поддающееся моему разуму, в этом плане мне ближе учение Рериха; кстати, в четверг открывается его выставка, собираетесь на открытие?
- Во всяком случае, я приглашен, - ответил Сергей.
- Давайте, там и продолжим нашу беседу.
- Не уверен... там мы увидим горные пейзажи и больше ничего, если и продолжать нашу беседу, то нужно встретиться у нас, на стройке, под сводами и куполами, они еще не собор, но дело идет к тому...
- Странно, - кандидат зачем-то глянул поверх головы Сергея. - что вы отчетную справку вручаете главе города, а не церковному начальству.
- Странно, что вы не присутствуете в нашей справке, ваша позиция, в конце концов всего лишь позиция...
- Что вы хотите этим сказать?
- Скажу, что главу города вы сможете как-то облапошить, но Того, Кого мы называем Богом, вам не обмануть.
- Вы считаете, что я Его обманываю?
- Я считаю, что Вам нерентабельно игнорировать Его.
Они подошли к выходу, и Сергей пропустил кандидата в турникет, но тот неожиданно вернулся:
- Заговорился я с вами и совсем забыл: мне еще нужно в управление торговли.
Они расстались, сказав друг другу: "значит, до четверга".
В четверг утром директор на телефонный звонок ответил:
- Здравствуйте... да, можно, - и обращаясь к Сергею, еронически пропел, - Сергей Николаевич, можно вас?.. для дамы.
В трубке тоже певуче приветствовала его "добрым утром" Евгения Олеговна и напомнила о выставке Рериха. Сергей скупо ответил, что помнит и постарается быть, на что Евгения Олеговна мило пропела, что если Сергей Николаевич не постарается, то она на него обидется, и Сергей пообещал постараться. Директор, отслушав Сергея, заметил, что нельзя так обращаться, судя по голосу, с симпатичной и не обремененной мужчинами дамой. Сергей ответил, что у дамы есть знакомый чеченец Муса, поэтому мужчины сторонятся ее, поэтому встречаться они будут там, где чеченец их не застукает, в картинной галерее. Директор с кавказским акцентом произнес: "с огнем играешь, мужчина..." и, уже скучая голосом, закончил:
- А картинки Рериха я видел в Москве, ничего особенного, одни горы и ни одной живой души, штук десять посмотрел внимательно, а остальные на ходу и ушел.
- Что ж, прогресс налицо, - откликнулся Сергей, - чеченец Муса явно их не видел, ни одной, да и о Рерихе не имеет ни малейшего представления.
На этом разговор увял.
***
За час до открытия выставки Сергей зашел к Лобуеву, благо его мансарда и картинная галерея располагались в одном квартале.
Лобуев оказался не один; на диване. откинувшись в расслабленой позе, сидел прозелит, на полу возле его ног стяла череда банок с пивом; Лобуев сидел за столом и пил не пиво, а густо заваренный чай. К появлению Сергея оба они отнеслись с простодушным удивлением: надо же, только что говорили о нем, и он тут как тут, мелочь, но приятно... Последнее вымолвил прозелит и тут же извинился, де это не он, а лукавый изрек из него. Сергей отказался от пива, но согласился на бокал лобуевского чая с карамелькой, и прозелит улыбаясь сказал:
- На этот раз лукавый посрамлен...
Лобуев фыркнул:
- Что это вы тут у меня нечисть всякую разводите, тьфу на вас, пей чаек, Серега, и не обращай никакого внимания, ни-ка-ко-го! - и Лобуев щелкнул по высунувшемуся из чайной коробки таракану.
И прозелит рассмеялся:
- А я не в обиде...
Сергей прихлебывал чай и думал: как объяснить свое появление, объяснить так,
чтобы прозелит не извлек из объяснения повода для "лукавого"... собственно, шел к Лобуеву, только к нему, прозелита в голове не было, шел, чтобы сказать... чтобы передать... чтобы сообщить... или чтобы узнать, уточнить, согласовать, что там еще... "Я, собственно, шел мимо и зашел к вам на минутку, а иду в галерею, на Рериха, - Сергей глянул на часы, - с полчаса еще побуду с вами, если вы не против".
Прозелит вскрыл очередную банку и жестом предложил ее Сергею, но он отказно качнул головой:
- Но зашел, чтобы сказать: ожидается приезд митрополита, и он обязательно посетит стройку, нужно быть готовым к встрече с ним, а главному архитектору быть во всеоружии, не исключена критика архитектурных решений по факту, по исполненному.
Лобуев как-то сомкнулся лицом и, отстраняя недопитый бокал с чаем, сказал:
- Так уж поздно критиковать, надо было раньше... когда я планшеты делал, а теперь-то что... по факту...поздно, поздно! Свалился словно...
- Словно Рерих с Гималаев, - выдал прозелит и рассмеялся и встал, опрокидывая пустые банки, - вот бы и ждали, пока все критики не соизволят высказаться... нет уж, извините и позвольте...
- А ты чего встрял? - неожиданно вскипел Лобуев, - я может хотел сказать, свалился как снег на голову.
- Ну и скажи так, - тоже вскипел прозелит, - скажи, да только тебя никто не услышит... и слушать не будут... а его, владыку, будут слушать, потому что он - владыка! Ты меня слышишь? Вла-ды-ка!
- Оп-ля, - поднялся Сергей, - похоже, это я свалился на вашу голову, а коли так, то не стоит так возмущаться, то, что я сказал, может случиться... не обессудьте... а я удаляюсь.
Сергей простился полупоклонами и удалился; на выходе из дома-башни его догнал прозелит:
- Позволь, и я с тобой... на Рериха... не собирался, а тут вдруг ты... позволь?
Сергей позволил пожатием плеч.
- Получилось, что ты посланник от владыки, - пристраиваясь к шагу Сергея, проговорил прозелит.
- Или от лукавого, - ответил Сергей.
Прозелит остановился.
- Право, хватит о нем.
- Да бросьте, причем тут лукавый, пиво, чай, тары-бары, из пустого в порожнее, ты-то зачем к Лобуеву пожаловал, коли он отказался от твоего пива.
- Ну зачем ты так...
- Да я никак, мимо шел и зашел... ладно идем к Рериху.
***
Они все-таки припоздали; публика уже разбрелась по залу, а в центре его музицировала пара: она на флейте, он на гитаре. Играют что-то из Боккерини - подумалось Сергею, и увидел Евгению Олеговну. Она стояла возле дальнего стенда и оттуда наблюдала за входом в зал; они встретились взглядами, и Сергей направился через весь зал к ней; возле музыкантов он остановился и непроизвольно сунул руку в карман; "а вот рубль им бросить некуда", - подумал он; флейтистка, искоса, чуть улыбаясь, наблюдала за его рукой, "а может быть это Гендель?" - вслушивался в нежно-щемящую мелодию Сергей; Евгения Олеговна приближалась к нему; Сергей оглянулся, ища взглядом прозелита, и не увидел его.
"Пойдемте, я хочу вам кое-что показать и рассказать", - ответила на приветствие Сергея Евгения Олеговна и взяла его под руку решительно и легко, и Сергей стесненно потянулся за женщиной. Они остановились возле картинки с изображением пунцовой горы, подпираемой округлыми серыми холмами.
- Смотрите внимательно, - сказала женщина, - это не Гималаи и не Тибет, это Алтай, и я на этой горе была.
- До или после? - спросил Сергей.
- То есть? - в свою очередь спросила Евгения Олеговна...
- Ну, до того, как ее изобразил Рерих, или после?
- Сергей Николаевич, если это шутка, то она неудачная, я не настолько стара, чтобы спрашивать о "до".
- Извините, это не я, это лукавый... и... да, вот и он сам...
К ним приближался прозелит; он на ходу улыбался Евгении Олеговне, откровенно оглядывая ее с головы до ног, а подойдя вплотную, прошептал в ухо Сергею: "вороха гор..." но прошептал так, чтобы услышала Евгения Олеговна, и она не задержалась с ответным: "это интересней, чем свалка натюрмортов", и, прихватив Сергея за локоть, увела его на другую сторону стенда, Но прозелит выглянул из-за стенда и с улыбкой спросил Сергея:
- А мне говорили, что вы предпочитаете гору в единственном числе, я не ошибаюсь?
Сергей рассматривал пурпурно-лимонную гималайскую вершину, вонзившуюся пикой в подбрюшие закаты и ответил односложно: "почему же..."
- Значит, я ошибаюсь.
- Гора - не женщина, чтобы предпочитать ее в единственном числе.
- Восхитительно, - прозелит сощурился, - кстати, представьте, если бы "вороха гор" были разбавлены рисунками с обнаженного женского тела, а? Думаю, горы от этого выиграли бы...
- В чем же? - сухо спросила Евгения Олеговна.
- Ну не в высоте же...
- А в чем же?
- Я бы хотел услышать ответ Сергея Николаевича.
- Пожалуйста, женщины и горы несовместимы.
- Нечто подобное я и полагал услышать, - прозелит отвесил поклон Евгении Олеговне, - к вашему присутствию среди этих, выставочных гор сие, вероятно не относится - и уже Сергею, - или я ошибаюсь?
Евгения Олеговна отстранилась от Сергея, прощально потрепетала в воздухе пальчиками и отошла к стенду напротив.
- Кажется дама обиделась, и, кажется, виновник тому я, прошу извинить, - прозелит вяло улыбнулся, - и поскольку Рериха с меня хватит, да и, скажу вам, приспичило... пора сливать пиво... уж извините за грубую прозу в столь возвышенной, - прозелит обвел насмешливым взором зал, - атмосфере, разрешите откланяться, - прозелит еще раз с откровенным вниманием глянул на Евгению Олеговну и направился к выходу.
Сергей проводил его взглядом до выхода, и тем же взглядом встретил входящего в зал кандидата. "И что изменилось? - усмехаясь, подумал Сергей, - прозелита заменил безбожник... ни от того, ни от другого мне в этих рисованных горах не скрыться". Избегая взгляда вошедшего, Сергей направился за стенд... далее в дальний угол зала... Он всматривался в "картину" и в нем нарождалось желание увидеть у второй линии гор миниатюрный, светленький храм-часовенку, и когда возле него внезапно появилась Евгения Олеговна, он сказал ей о своем желании. "Вы помешались на горах и храмах", - мягко проговорила она, и Сергей столь мягко поблагодарил ее за комплимент.
***
Я целый день шел-топал-брел по ардонскому ущелью, теснимый по бокам горной массой, и утренний восторг мой, неустанное созерцание высотной феерии из скал, льдов, облаков и густой небесной сини к концу
дня сменялись тревожным томлением и безучастностью, а безумная грохочущая вода оглушала-отупляла-охмуряла, я бросал в нее камни, словно пытаясь приостановить ее бег, приструнить ее прыть, но тщетно... Я уже не искал в небе невозмутимых орлов, и ярко-голубые - фиолетово-желтые цветы над тропой не дразнили мой взор...Сказывалось трехнедельное пребывание в заккийской котловине, обложенной видами на массив загадочный Тепли, на призрачный Казбек и зверообразную тушу Рокского перевала... тело мое наливалось чугунной степенностью, мысли не достигали того, что постигали глаза, фантазия хирела... я покидал горы, выбираясь из котловины ардонским ущельем.
Решение о ночлеге я принял, почувствовав, что вон за тем скальным наворотом, за которым в стремительном изгибе исчезал горный поток, может найтись местечко, способное приютить мое тело и костер. Я осторожно пробирался через те скалы верхом, и когда с седловинки увидел плоский, на манер корабельной палубы, зеленый выступ и на нем три домика и древнюю базилику, то чуть не заплакал...
Огонь я развел в нескольких шагах от нее, и никто в ту ночь меня не потревожил, кроме нее; я просыпался, раздувал огонь, смотрел какое-то время на колеблемый светом костра храм и снова засыпал...
Утром я рисовал ее, как рисуют женщину в ее любимой комнате, на любимом диване, в окружении любимых предметов - спутников ее никому не раскрытой жизни.
Аристов Владислав(меню)