Кондак двадцать четвертый
РОЗА
На стройплощадке она появилась поздним вечером и не со стороны города, а от реки; и охранник поначалу принял ее за бездомно-беспутную особу из касты бомжей, ими же посланную в разведку: что и где доступно для тайной переброски нелегальным дилерам, жирующим на сбыте цветного металла. Охранник, дабы убедиться в криминальных намерениях гостьи, наблюдал за ней из будки, не обнаруживая себя, но поведение гостьи никак не укладывалось в манеры вольной добытчицы: она шла открыто, соблюдая обзорную дистанцию до собора, она разглядывала его, как маленький человек, ребенок всматривается в большое плодотворное дерево с любопытством и с желанием достать плод, она запрокидывала голову и подносила ладонь к глазам, она изучала обретшее высоту, наземное не привлекало ее внимание, она тянулась к содеянному. Оказавшись напротив звонницы, она живо вскочила на бетонные блоки, приподнялась на цыпочки, словно пыталась заглянуть в звонную обитель, рассмотреть колокола и полоски тканей, подвешенные к ним; она прикоснулась к мраморной плите, пробно приклеенной отделочниками к стене собора; она постояла возле будуших врат, изучающе осматривая гигантскую подкову западного фасада с мозаичными кругами-ликами на самом верху; она удалялась от собора, оглядываясь и останавливаясь; и охранник следил за ней, так и не решившись выйти из своей будки и предстать пред ней.
Потеряв ее из виду, он впал в тягостное уныние и потянулся к заветной бутылке; но самогонка сдвинула его уныние в неожиданную тоску по ней и, пропустив вторую порцию зелья, он вышел из будки и направился по ее следам от края речного откоса до будущих врат западной стены. "Как она, так и я, - расслабленно размышлял он, - я не знаю, кто она, а меня она не видела, вот мы и квиты... она ушла, а я остался... один, - охранник, гибко откинувшись телом, смотрел на купола, кресты, ломтик луны над ними, - и вот он... скорее бы его построили... люди бы стали приходить каждый день, и я бы встречал их...".
Охранник долго не включал прожекторы, освещающие стройку, желая, чтобы темнота оберегала ее соседство и с рекой, откуда появилась она, и с городом, в котором она растворилась, Он бродил по стройплощадке, стараясь не смотреть на черную глыбу собора, и это было нетрудно: сверкающая галактика ночного города, смыкаясь с раззвезданным небом, поглощала все его зыбкое внимание; он возвращался в будку, выпивал дозу зелья, заедал ее плавленым сырком и снова выходил в ночь, в которой ее никогда не могло быть... "Я только не рассмотрел ее лица и совсем не видел ее глаза, - усмехнулся охранник, - и к утру я, наверное, забуду ее всю..." Он включил прожекторы, вернулся в будку, допил самогон и, растянувшись на лежанке, уснул.
Она пришла через день и так же вечером; охранник проглядел ее продвижение от
проспекта к собору и увидел ее уже у западной стены; стройная и легкая в светло-лиловом брючном костюмчике, в руках черная сумка, коротко стриженные черные волосы обрамляли бледное лицо; рассматривая мозаику, она перекрестилась. Охранник, смущаясь, пригладил свои казачьи вихры, снял с себя китель, обтряхнул им брюки и сапоги и вышел из будки. К ней он приближался с вязким ощущением нелепости своего стремления к ней; "Почему она здесь? - теснилось у него в груди, - зачем я иду к ней?"; в какой-то момент он пересилил желание повернуть обратно...
На его неожиданно-суровое "здравствуйте" она ответила с настороженной улыбкой:
- А я подумала, что здесь никого нет.
Охранник не сразу нашелся с ответом:
- Я видел вас позавчера, и вы были одна и так же поздно, это опасно, можно нарваться на диких людей...
- Разве они могут быть здесь? - она искоса глянула на мозаику, он проследил ее взгляд (увидел ее глаза, темные с черной каемкой, ресниц) и ответил:
- Они везде, и они достали всех...
- Вы говорите как отшельник, поселившийся в глухом лесу, а вокруг дикие звери, а вы же находитесь возле храма, и люди у вас совсем не дикие.
- Если они у нас, то вы приезжая?
- Да я из Грузии, с Мцхеты, приехала в гости к сестре, давно ее не видела, долго собиралась и вот добралась до Урала.
Охранник присвистнул:
- Это же дорого и хлопотно!
Она взмахнула сумочкой, и охранник спросил:
- Вас заинтересовал наш храм?
- О да! Он необычный, у нас в горах есть старинные храмы, в них давно нет службы, но они живы, полуразрушены, но живы, к ним приходят люди и приносят еду, вино и цветы,
такой самый древний храм есть возле Мцхеты, он называется Джвари, по-русски Джвари - это крест, и я увидела, ваш храм тоже построен в форме креста, тоже Джвари, я так удивилась, вы строите семиглавый Джвари, - она говорила и смотрела на храм, на реку, на охранника, - мне бы хотелось его сфотографировать, но у меня нет фотоаппарата, так жалко... А можно я войду внутрь?
Охранник сглотнул спазм волнения и выговорил: "можно". Они вошли в сумрак собора, густо распасованный по строительным лесам, конструкциям иконостаса, по сводам, закомарам, апсидам, спресованный в высотную и подвальную мглу.
- Мрачно? - спросил охранник.
- Как в наших храмах, - ответила она, - в них совсем мало света, когда свечи не горят, так же темно и страшновато.
Наверху что-то шумнуло, и она мгновенно вперилась туда взором, он увидел испуг в ее глазах.
- Это голуби, - успокоил ее он, - прижились... но их вот-вот перестреляют.
- Зачем! - воскликнула она.
- Там наверху начинают расписывать художники, они попросили изгнать голубей, а как их изгонишь? Будут отстреливать.
- Как же так? В храме будут убивать живых птиц, этого же нельзя делать, в храме нельзя стрелять! - она напряженно всматривалась в высотную мглу.
- Иерей сказал, пусть стреляют.
- Как это нехорошо звучит... бедные птицы...
- Глупые и ленивые халявщики, - возразил охранник, - знаете, наш храм назван Свято-Вознесенским, а помните Христос изгнал из храма торгашей, а мы изгоним халявщиков.
- Ну так изгоняйте, а не убивайте.
Охранник улыбнулся:
- Я передам ваши слова иерею.
- Ой, не надо, - засмеялась она, - для вашего иерея я никто, а голуби...
Голуби снова ворохнулись в незримом снизу пролетом внутри центрального купола, и сверху посыпалось крошево мусора.
- Пойдемте, пока нам не перепало, - сказал охранник, и они вышли из храма; и первое, что они увидели, ярко-лиловую завесу заката над городом.
- Вы сейчас уйдете? - спросил охранник.
Она улыбнулась:
- Вы спросили как ребенок... А вы не боитесь оставаться на ночь один?
Охранник замялся с ответом и решился:
_ Знаете, а я для храбрости принимаю порцию спиртного.
Она рассмеялась:
- Чем больше примите, тем храбрее, так?
Он, тоже смеясь, наклонил голову, де так и неожиданно сказал:
- Хотите, я и вам для храбрости налью, смелее будете добираться до сестры, хотите?
- О нет! - она смеялась, - лучше немного проводите меня.
- А может останетесь, расскажите про Грузию, Мцхету вашу, про древние храмы поподробнее, а?
Она покачала головой:
- Нет, меня будут искать.
- И все же ...
- В следующий раз я приду пораньше и что-нибудь расскажу вам про Мцхету и Джавари и святую Нину.
Они шли к проспекту, не оглядываясь на собор, и он расспрашиввал ее про вино, еду и цветы, с которыми грузины ходят к покинутым древним храмам. Расставаясь на автобусной остановке, она пообещала прийти ровно через день так же вечером, но пораньше.
Через день охранник пришел на дежурство с бутылкой "гарэджи", фруктами и роскошной светло-лиловой розой; проводив строителей, он прибрался в будке, протер убогую мебель, вымыл пол, почистил посуду, стол застелил кисейной занавеской и водрузил в центре его пивную бутылку с розой в горлышке, а вокруг нее - вино и фруктово-конфетную снедь, последним он выставил два принесенных из дома бокала. Он сел возле окна и стал ждать ее; он видел половину дороги, примыкающую к собору, и на ней скоро появится она... думал он.
Она не пришла.
Он прождал ее еще несколько вечеров, и, когда роза засохла и опала, выпил вино, разрезал стебель цветка на три неравных части и соорудил из них и тонкой проволоки крест, аккуратно всадил его в винную пробку, а пробку вдавил в горлышко "гарэджи". Возле бутылки он накапал горячего воску и укрепил в нем свечу, с наступлением темноты он зажигал ее, говорил кроестику: "привет" и уходил к собору, к речному откосу... возвращался, гасил свечу и погружался в короткое, но глубокое забытье.
Первым на этот диковинный крестик с шипами обратил внимание директор; отвечая ему, охранник сказал, что в вине этой бутылки утоплено одно совсем маленькое, не умеющее плавать чувство, и крестик с шипами поставлен на его могиле, коей является вот эта бутылка из-под "гарэджи", и спросил директора, что он знает о святой Нине.
- Знаком с десятком Нин, - ответил директор, - но все они грешные бабы, - и позже поведал о крестике и святой Нине Сергею,- а ты что-нибудь слыхал о ней?
- Нет не слыхал, но читал... она обращала грузин христианство, за что поплатилась
жизнью, а вот крестик из розы, воткнутый в бутылку-могилку, - это прикольно... про покойничка он ничего конкретного не рассказал?
- Нет, не рассказал, да я и не настаивал, будешь на стройке, зайти к нему, расскажи про святую Нину, а он тебе про покойничка расскажет... да-а-а, вот тебе и охранник, казачок безлошадный, - директор с укором смотрел на Сергея, - а смотри, что придумал... как ты сказал? Прикольно?
- Это я так, по-дурацки... святая Нина и крест из розы... об этом еще нужно суметь рассказать... слушай, он недавно спрашивал: нельзя ли придумать что-нибудь, чтобы изгнали голубей из-под сводов, не стрелять в них, а изгнать...
- А что тут придумаешь... только жечь что-нибудь наверху вонючее, дымное, так своды загадишь, художники рисовать откажутся, нет, постреляем... договорились уже... из пневматической винтовки пощелкают, - директор вздохнул, - ты все-таки зайти к нему в будку, глянь на крестик. Сергей пообещал...
***
К Джвари мы поднялись, можно сказать, нечаянно: приехали в Мцхету поглядеть-порисовать храмы древней столицы Грузии и, озирая горные горизонты, опоясавшие городок, увидели на уступе восточного нагорья силуэт необычного храма, храм-замок, маленькая крепость. Мы спросили о нем мусорщика, чистившего тележку, и он ответил: "то Джвари".
Что Джвари - самый древний, аж VI век, храм Грузии я знал и немедленно сагитировал
своих спутников тут же отправиться к нему. По узкому станционному мостику мы перебрались через Куру, по каменистым, козьим тропинкам одолели нагорную крутизну и очутились у подножья Джвари. Всепроникающий свет охватывал его со всех сторон, полное отсутствие тени, казалось солнце висело точно над центром храма-креста, казалось, свет соскальзывал с его стен и устремлялся вниз, затопляя долину Куры с городами и городками, дальние ущелья с селениями, недалекое озеро с неподвижной, изумрудной водой, и солнце не торопилось покинуть точку храмового противостояния.
Мы обошли Джвари, рассматривая его камни, узкие бойницы-окна, его конические скаты... войти вовнутрь храма мы не решились...
Рисовали мы его отдаленно, прорисовывая на переднем план кто каменистую мозаику, кто перламутровое его отражение в стоячей воде.
Мы понимали: Джвари он для тех, кто смотрит на него сверху, как солнце...
Аристов Владислав(меню)