О старухе, раздавленной иномаркой, написали в газете, и на другой день в конторе неожиданно появился иерей с газетой в руке. Еще с порога он перекрестил углы офиса, в том числе и угол с "Голой", и директор, комкая щеками и ртом улыбку, спросил: "А не грешно ли крестить ее?". Иерей подошел вплотную к рисунку, осмотрел его и ответил: "Ну отчего же, дамочка ничего себе, справная, а потом видно, что она загорает, и поблизости мужчин нету, вот и разнагишалась... Я правильно картину объясняю?". Директор переглянулся с Сергеем и сказал, уже открыто улыбаясь:
- Правильно, батюшка, правильно... и, кстати, нарисовал эту дамочку Лобуев.
- А вот это неправильно, - рассмеялся иерей и воскликнул, - и храмовое чертит и голых дам рисует... как же так? Вот я у него буду, я ему задам! Но я не за этим к вам пришел, - и положил газету на директорский стол, - вот, читали про эту несчастную? Мои старушки знали ее... и теперь, говорят, мы стали бояться так ходить к храму... я-то на машине приеду, а они-то пешком с трамвая да с автобуса через шоссейку... вот и забоялись... Что-то надо делать на дороге... правильно я говорю?
- Правильно, батюшка, правильно, но в проекте у нас никакого перехода через проспект нет, даже светофора нет, так что давить будут старушек...
- Окстись, что вы такое говорите, - иерей перекрестил директора, - верующий да спасется!
- Тогда та, которую задавят, будет считаться неверующей или маловерующей, - не уступал директор, - и все дела, правильно я говорю, батюшка?
Иерей погладил нагрудный крест, сел на стул, взял со стола газету и проговорил:
- Грех - такое говорить, грех покайтесь, пока слова сии далеко не отошли от вас.
- Да я покаюсь, батюшка, покаюсь, но говорю-то я правду, потому что, когда я сказал руководству про этот переход, мне ответили: на него нет денег.
Иерей слушал, кивал белой головой, и директор продолжил:
- Может быть церковь даст денег на устройство перехода?
Качания головы иерея тут же сменились на девяносто градусов, директор рассмеялся:
- Тогда пусть старушки раскошеливаются... - и вопросительно глянул на иерея, тот встал и произнес:
- Не по любви храм строим, не по-божески, - и неожиданно обращаясь к Сергею - правильно говорю, Сергей Николаевич?
- Как сносили храмы, так их и строим, силами безбожников, - ответил Сергей, - но других сил нет, а бабушка могла попасть под колеса и в другом месте... и потом, судя по стеклотаре, она шла не к храму...
- Мы так думаем... - внезапно встрял директор, - мы правильно думаем, батюшка?
- Правильно, только что толку с такой правильности, в случае чего, Господь на всех нас возложит кару за недеяние.
- Как так? - директор вышел из-за стола, - разве за недеянное бывает кара? Судят всегда за содеянное.
- Это у вас, у безбожников так, а Господь за содеянное блудницу не то што покарал, а не
осудил, а за несодеянное осуждал.
- Это кого он так?
- Вот он, - иерей кивнул на Сергея, - знает кого.
- Так кого? - директор смотрел на Сергея, удерживаясь от улыбки и подмигивая на "Голую".
- Начальство разное, - ответил Сергей.
- Во-во, - рассмеялся иерей, - начальство разное.
- Что, и директоров тоже? - не отступал директор.
- Нет, директоров нет, - ответил Сергей, - и могу пояснить почему...
- Поясни-и-и...
- А они, то есть директора, вроде той иерусалимской блудницы, грешат со всеми, а каются только перед генеральным...
- Он правильно говорит, батюшка?
- Правильно, - смеялся иерей, - правильно, да только не то он говорит.
- Почему же не то говоришь своему директору?
Сергей деланно вздохнул и тоже вышел из-за стола. Они сошлись в середине офиса, иерей перекрестил каждого, оглянулся на "Голую" и сказал:
- Нет, с Лобуевым я разберусь...
- А ту старушку мы помянули еще до газеты, - сказал Сергей.
- Правильно он говорит? - спросил директор иерея.
- Говорит-то он правильно, да кабы хуже не было, - иерей еще раз перекрестил директора и Сергея и вышел из офиса.
Иерей уходил, и Сергей сказал директору:
- Он уходит ни с чем.
- Он уходит с чем пришел, с газетой, - директор вернулся к столу, - пару-другую бабок загубим, и деньги на переход найдутся.
- Ну ладно, я пойду, - Сергей натянул куртку.
- Куда? - зевая спросил директор и потянулся, выпятив живот, - а то бы чайку попили, и еще чего-нибудь...
- На стройку, - Сергей вскинул на плечо сумку, - гляну на мозаичников...
* * *
Над стройкой восточный ветер навешивал низкие, смоговые тучи, раскачивал оторванную жесть на прорабском вагончике, елозил сброшенные мозаичниками пленку и картон; шелудивая псина высунулась из-под лопаты бульдозера и тут же скрылась обратно. Сергей поднял воротник куртки, натянул на уши вязанную шапочку и полез по лестницам на леса, лез, гася сиротский страх внизу живота и старался не смотреть под ноги. На самой верхней плошадке на ведре с раствором он увидел надпись "мы на обеде"; над ведром покоилась
беломраморная кисть руки Спасителя, и смальтовый взгляд Его поглощал все, что пребывало на помостах, и Сергей не без сопротивления тоже подчинился ему, перевернул картонку, карандашом нарисовал на ней глаз, и направился вниз. Спускался, словно погружался в бездонную, безглазую яму, и сверху взирал на него Он в новом мозаичном обличьи. "Каково же Ему будет там одному, когда уберут леса? - размышлял Сергей, - когда никто не предстанет пред Ним лицом к лицу, как это происходит, когда встречаешься с Ним в галерейной зале", и Сергей невольно остановился, впоминая те встречи, ухватился за поручни и выждал, пока воспоминание не отпустило Его; помыслить о живом Его взоре он не посмел...
Внизу Сергей увидел иерея; тот, запрокинув голову, оказывается высматривал спускающегося и, как давеча в офисе, осенил его мелким крестом.
- Ну и что же? - спросил иерей.
- Молчит, - ответил Сергей.
- Кто молчит? - и иерей оглянулся.
- Он, - сказал Сергей и тоже оглянулся туда, откуда он спустился.
Иерей поманил Сергея пальцем к мешкам с цементом:
- Смотри, - сказал он, - три мешка сегодня утром уворовали.
- А что вы хотите, - Сергей демонстративно не смотрел на мешки, - охрана в запое, а Он молчит, вот и уворовали, а вам-то кто об этом донес?
- Одна прихожанка моя, Люба, она следит за вами.
- Ну и что из того, что она следит, если Он молчит...
- А еще мне говорили, что кабель унесли со стройки, - иерей отрывисто глянул в глаза Сергею.
- Вместе со сварочным трансформатором, - подтвердил Сергей, - причем из укрытого места в подвале.
- Знали, где спрятан был?
- Знали...
- Получается, сами строим и сами же воруем, вроде как у себя, - иерей отступил от Сергея.
- Получается именно так, как вы говорите, батюшка.
- Да как же можно так, храм строят и у него же воруют... и Бога перестали бояться, - иерей повернулся и пошел в обход стройки.
Сергей направился было за ним, но остановился; то, что сейчас иерей будет говорить о Боге, как о всебодрящем Страже миропорядка, претило ему.
Все наши слова о Нем - те же уварованные мешки с цементом, - лепилось в голове Сергея, - и как эти мешки никто искать не будет, так и наши слова о Нем никак не востребованы... мы пытаемся прикоснуться ими к Нему и, не обнаружив касания воочию, обращаем их в частицу Его сущности... так мы полагаем... Странная и страшная игра - относиться к словам как к божеству... да, но я не встречал среди верующих глухонемых, словно бессловесной вера быть не может, словно вера, проявленная чувством или взглядом, глухонема и, следовательно, невыразима, а коль невыразима, то бессмысленна, а коль бессмысленна, то она и не вера, а коль она - не вера, то все твои размышления о Боге ничего не изменяют в тебе, не оставляют следа в твоей жизни, так что остановись, очнись, взгляни вон на то дерево и скажи "дерево", скажи ему: "ты - дерево ", и в ответ от него ничего не услышишь... Такова и наша вера: мы говорим Ему: "Ты - Бог ", но в ответ ничего...
* * *
Они словокупны. Используя слова как средство самовыражения, они думают, что выражаемое объединяет их, что слово изреченное и слово услышанное одного порядка , что слово отлавливает смысл , как рыбак рыбу, но выловленная рыба погибает.
Всеземное языковое различие как раз и показывает частную значимость слова как средства общения с мировым духом; о том, что дух обращается к духу бессловно, они только догадываются.
Они боготворят слово, полагая его бессмертным, но они не познали отличие бессмертного от вечного; они не знают , что бессмертное растворяется в вечности, как капля дождя растворяется в океане; то же происходит и со словом, устремленном к вечному.
Они говорят Ему "Ты - Бог", но ответного слова не слышат, и их недоумение по этому поводу так же растворилась в потоке их времени, ибо им неведома бессловесная воля Создателя, творящая сущее непрерывно и безотносительно чему либо. Их попытки через слово проникнуть в Его бессловесность подобны вспышкам, высекаемым осколками творимого сущего, и Создатель любуется ими.
Им приемлем лишь дух, очищенный от слов, дух внимающий творящей воле Создателя, ее они называют Святым Духом; так они восходят ко Mне.
Я слушаю их слова, как они слушают ветер, улавливая, откуда они и куда направлены, и какова сила их дуновения; и нередко словесный ветер скручивается в вихрь, разрушительный и самоуничтожающийся, после него остается бессловесное безмолвие, и Я заполняю его .
Когда слова будут исчерпаны, и они не смогут сказать Ты - Бог , они увидят Его, но не Меня, ибо Я вольюсь в них.
Аристов Владислав(меню)